Хочу торговать платками, бродя за полночь в районе ж\д вокзала «Томск- I». * За полночь – чтобы меня никто не мог упрекнуть в том, что я торгую ради наживы. Народу ночью мало ходит, и я надеюсь, что в их среде окажется немало любителей платков. * ( Collapse )
«Один миссионер рассказывает, как он наблюдал обряд вызывания дождя. После обряда появилась тучка, и пошёл дождь. «Неужели, - спросил он туземцев, - вы верите, что вы своими действиями оказали влияние на природу?» Туземцы рассмеялись. Обряд был не для дождя, а для самих туземцев. Они должны были сделать всё, что от них зависело, чтобы пошёл дождь».
(Фёдор Гиренок, «Аутография языка и сознания», стр. 197).
Смех аборигенов – именно то, чего мне не хватало уже довольно давно. Слава Богу, я его услышал.
Именно так: не угрюмое директивное «Делай, что должно, и будь что будет», а смех.
Так что, когда в очередной раз подопрёт, когда снова придёт этот езуит и начнёт своё вечное: «Кому это нужно? Может, хватит заниматься ерундой? Да всё бессмысленно и бестолково, уймись уже» - разденусь догола, вымажу морду извёсткой, возьму в руку какое-нибудь подобие копьеца и засмеюсь тому в лицо.
Нынешний город (не важно, что за город) категорически лишён романтического флёра. Иначе сказать, он воинственно неромантичен. * Для меня исключением являются только редкие городские планы из советских фильмов 60-х годов, - и то, возможно, лишь потому, что эта эпоха для меня сохраняет некое сакральное значение. * Мои невольные попытки всё же как-то «оправдать» город приводят к вполне ожидаемому результату: я «вижу» иным и более близким мне лишь город ночной и предутренний. А от этого один шаг до рокового признания: мне мил город безлюдный (малолюдный). * ( Collapse )
Однажды кыса Миука шла по улице и увидела завлекательную вывеску: «Учись свистеть». На вывеске была нарисована отчаянная кыса, свистящая в две лапки. Покуда Миука шла домой, она думала: вот я уже взрослая кыса, а свистеть не умею. Пойду-ка я учиться свистеть. Может быть, там я обрету новых друзей.
И, не заходя домой, она повернула назад и постучалась в дверь, над которой висела вывеска. Что же, встретили её хорошо, Миука заплатила за учёбу и сразу перешла к тренировкам. К вечеру, иссвистевшись до полуобморочного состояния, Миука вернулась домой и пала счастливым сном. Снилось ей, разумеется, как она великолепно свистит.
Однажды у кысы Миуки был день рождения. Пришли тридцать безымянных цвияпок, полицейский ргап Нумерок, енот Маврикий, лоси-близнецы Хай и Нехай. Все сидели за столом и произносили тосты. Одна безымянная цвияпка то и дело невпопад пищала «Горько», но её терпеливо пресекали.
И вот Миука сказала: «Я пойду на кухню за тортом», встала и вышла. Ждали её с полчаса, после заглянули на кухню, а там никого. Миука бесследно исчезла.
Ргап Ргап позвонил в полицию, но Нумерок напомнил, что полиция уже здесь. Он составил протокол, попросил лося Хая подышать на печать и поставил такой лиловый кругляшок внизу бумажки. Енот же Маврикий, попысывавший в местную газетку, скоро написал статью «Таинственное исчезновение кысы» и тем самым вызвал невероятный ажиотаж среди населения.
Оно давнее, к тому же неустанно подтверждающееся. Публикует дядя какой-то текст, и вот день проходит – ни единого «лайка», другой проходит – то же самое. На третий день какой-то отчаянный всё же отмечает текст, как понравившийся. И, надо же, вслед за ним потихоньку и иные-прочие вдруг начинают. Не случись упомянутого отчаянного, этого бы не произошло. Такие уж мы ведо́мые, что везде и всюду нам требуется хоть кто-то, кто «сделает первый шаг». Должно быть, именно для этого многие «лайкают» сами себя: а ну, как поведутся на эту детскую подначку, да как хлынут, да как начнут восторгаться?..
2. РЕФЛЕКСИЯ
Довольно редко происходит так, что упомянутый дядя что-то опубликует, и вдруг - ах, вах, «лайки», репосты, восторги, иное прочее. Тут-то дяде становится как-то тревожно: это что же?.. Это почему так?.. Неужели так плохо написал, что вдруг понравилось многим?.. Перечитает: да нет, вроде бы и не плохо, но уж ничуть не лучше, чем ранее. Но тень сомнения не оставляет его благородного чела, усугубляясь чуть каждый раз, когда раздаётся очередной удар колокола всенародной любви. Странное получается: не нужна, оказывается, дяде, всенародная любовь, пугает она его изрядно.
Быть может, я неплохо излагаю свои мысли «на бумаге» в режиме монолога, но вот в дискуссиях, как устных, так и письменных, я откровенно слаб. * Причин тому немало, но главная, как мне кажется - слишком уж отличны у меня и altera pars картины мира, причём как в фундаментальных категориях, так и в «мелочах» (впрочем, лишь кажущихся «мелочами»). Дело касается и философии истории, и моральных категорий, и феномена времени, и множества иных проблемных областей. Скажем, не отрицая науку и её инструментарий, я не являюсь её апологетом, более того, мне кажется, что в девяти из десяти любых направлений наука уже упёрлась в непроходимый тупик. Достигнуты «пределы роста», и не замечать этого – значит, мистифицировать то, что упивается своей будто-бы-объективностью. ( Collapse )
Все ругают двойников, а мне что сказать? Только поблагодарить сердечно. Потому что, ну, да, иногда и дурит, конечно, но чаще очень даже выручает. Стоит мне впасть в уныние, тут же появляется, садится на принесённый с собою стул и смотрит. Ничего особого не говорит, а просто смотрит и ухмыляется. Мне, унылому, становится как-то не по себе: ты чего смотришь и ухмыляешься? Дай поунывать приватно. Мало ли как я хочу поунывать? Может, иной раз возникнет потребность в какой-то некрасивости, а то и вовсе уродливости, а ты смотришь, а мне неудобно при тебе. Уйди, постылый. * Но постепенно настроение двойника начинает передаваться и мне. Через час-другой, глядишь, и я тоже начинаю ухмыляться, потому что убогость, возведённая в чин и не видная больше никому, кроме убогого, имеет обыкновение возрастать и приобретать черты воздушные, фантасмагорические. А глянешь отстранённо, с принесённого двойником стула, и такая досада, так уж разбирает на ухмылку… Вот уже – что двойник? – и самому неудобно, и сам эдак задумчиво пакуешь весь этот набор унывательных инструментов в ветхий чемоданец и засовываешь под диван, скажем, до лучших времён. ( Collapse )
