Утром, в начале восьмого, слышу какие-то вопли на улице. Выхожу на открытый балкон, - ничего не видно, кроны деревьев закрывают большую часть двора. Однако, прислушавшись, понимаю, что на скамеечках в центре двора сидят местные синяки и похмеляются с утра пораньше. Но, видно, нынче к ним присоединился кто-то новенький, вот он-то и орёт, что есть сил: «Вот же ж, б…, козлина позорная! Ему все, - «гений», «гений», а он кто есть? – обрубок, карлик, мудачок корсиканский! Что ж ты бросил своих солдат в России, паскуда е…чая?!.»
Это он, знать, про Наполеона. Воистину, порой священный трепет вызывают вот такие «шукшинские» эпизоды: продрать глаза, трясясь с бодуна, выскочить на улицу, найти собутыльников, жахнуть сто-двести грамм и, - про Наполеона Бонапарта рассуждать криком на всю Ивановскую…
Никакого умиления у меня это не вызывает. Но и представить себе не могу, как, скажем, где-нибудь в Мюнхене с утра пораньше пухлые бюргеры давят на троих бутылку вишнёвого шнапса и орут что-нибудь «pro» et «contra» реформ Петра I в России начала XVIII в.