«Тимофей Куцевол, сорокалетний председатель колхоза «Дао Ильича», похмельно и тяжко слез с печи. В избе висел густой угар, но Тимофей, прошедший через газовые атаки Первой Мировой, был безразличен к угару. А вот жена его, Матрёна, никак не могла к нему привыкнуть, и потому лежала на полу, простоволосая и трогательная в своём беспамятстве, - губы её были белее лица, она не подавала никаких признаков жизни...
Тимофей привычно выволок её на крыльцо, повернул на спину и несколько раз надавил коленкой на грудину, - сердце стронулось, Матрёна захрипела и очнулась. Минутами спустя она уже совсем пришла в себя; села на крыльцо, тоскливо посмотрела в небо и промолвила:
-Тимоша, может, пригласим Егорку, пущай переложит печку, а?.. А то я второй год ни жива, ни мертва, каждую ночь угораю… У меня в голове, кажется, уже всё умерло, я ж дура дурой, словно цыпа дворовая… А?..
Тимофей нахмурился и, нацелив трофейный костыль прямо жене в голову, ответил:
-Ты, кажись, умом-то никогда не блистала… Вона, Ленина с Троцким до сих пор путаешь… А что до Егорки твоего, ага, давай, пригласим, пущай он тебя опять в моё отсутствие на тебя заскочит, как было не раз…
И, будто ждал того, в этот самый момент из-за угла Тимофеевой хаты на трофейном велосипеде выехал тот самый Егорка-печник, парень бедовый, никогда не расстававшийся с отцовской шашкой, которая болталась у него на пояске и то и дело попадала в спицы заднего колеса… Он услышал председателевы слова, резко остановился, слез с велосипеда:
-Ты это, дядя Тимофей, зря говоришь… Напраслина это всё. Матрёна честная жена твоя, а коли что и было, так это от угару. Это тебе хорошо, ты на угар ноль внимания, а как иной, непривычный человек к тебе в избу зайдёт, так сразу башка напоперёк и становится. Тебе печку надо перекладывать. Давай, переложу, а?..
-А чем возьмёшь? – испытующе спросил Тимофей.
-Ну, женой и возьму, - весело ответил Егорка, - а чего, коли ты про неё так думаешь, так она свою честь в твоих глазах уже не уронит!..
Тимофей задумался. С одной стороны, жалко было Матрёну: ведь когда-то не отойдёт, угорит насмерть… С другой стороны, не нравился ему этот жуликоватый Егорка, сердцем чуял председатель, что что-то тут нечисто, нехорошо… Но что именно, - понять не мог, что-то всё время ускользало из его затуманенного германскими газами ума… Вдруг
Тимофей вскинулся:
-А вот, мил человек, ты скажи, кто я таков?..
Егорка удивлённо взглянул на председателя и осторожно ответил:
-Да ты дядя Тимофей. Председатель наш местный…
-А ты кто?..
-А я печник, Егор Недомылков.
-А это?..
-А жена твоя, Матрёна. Вишь, тошно ей, опять, знать, угорела…
Тимофей пошарил в кармане своего видавшего виды пиджака с муаровой подкладкой и достал шахматную фигуру, чёрную пешку. Он протянул её Матрёне, та жадно схватила её и, не разжёвывая, проглотила…
-Вишь, голодная какая, - промолвил Егорка и ласково погладил Матрёну по заднице…»