На сцене, - Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, сидит за столом и старательно пишет письмо дедушке, Константину Макарычу. Сам Константин Макарыч, предельно серьёзный, сидит по другую сторону стола и неподвижным взором смотрит на внука.
Ванька (пишет, вторит писанному вслух): По всей видимости, милый дедушка, Константин Макарыч, на фоне полового созревания у меня случаются странные картины, которые местные, городские, называют «галлюцинациями». Вот, вечор, чищу я хозяйские сапоги в сенках, тут входят два здоровенных майских жука на задних лапах, и говорят мне: «Предъявите свои генетические реквизиты!» - Я предъявил, они глянули, и продолжают: «Если вы немедленно не перейдёте на очередной ментальный уровень бытия, мы вынуждены будем прекратить ваше существование!» Я испугался, убежал, за печкой затаился, а они ещё полчаса по дому ходили, меня искали… А вот нынче, я заутро ещё спал, а ко мне, прямо вплотную к лежанке моей, подходят два майских жука здоровенных, и говорят: «Предъявите свои генетические документы…» Или, что, я заговариваюсь?.. Дедушко, что ж это мне всё чудится-то? И чем мне себе помочь?..
Ванька поднимает глаза и смотрит на деда. Тот так же безучастно и сурово смотрит на внука. Из-за кулис появляются два здоровенных майских жука, садятся на лавку справа и слева от деда, смотрят на Ваньку, шевеля жвалами. Ваньке страшно, но, поёжившись, он продолжает писать и проговаривать написанное.
Ванька: Люди тут странные, даже и не описать, какие. Скажем, тот же Аляхин, хозяин мой, он днём человек, как человек, а ночью он забирается на чердак и там виснет вниз головой, как летучая мышь. Оттого по утрам у него рожа очень красная и одутловатая. А жена его разводит говорящих селёдок и заставляет меня за ними ухаживать и беседовать о чём захотят. А я же малый неучёный, дедушко, а они, селёдки, всё умные материи, всё про какой-то «универсум» и «моральный выбор». Под вечер хозяйка спрашивает у них, как я с ними обходился, они жалуются, и хозяйка меня лупит всем, что под руку попадётся…
Дед вдруг одобрительно хмыкает и трогает себя за бороду, - Ванька смотрит на него, и
не понимает, то ли он за селёдок радуется, то ли за битьё. Тем временем из-за кулис выходит хозяйка с аквариумом в руках; в аквариуме плещется десяток говорящих селёдок. Она садится на стул рядом с одним из майских жуков и ставит аквариум, не менее как пятиведёрный, себе на колени. Сверху, над сценой, резко и неожиданно свешивается вниз головой тело сапожника Аляхина. Он не спит, его взгляд твёрдо и не моргая смотрит на Ваньку. Тот вовсе ошалел от страха, но всё ожесточённее и быстрее строчит письмо.
Ванька: Небо тут, в Москве, деревянное, шито горбылём. В небе дырки, а оттуда, сверху, какие-то чудища смотрят и ухмыляются. Городской голова тут то ли мужик, то ли баба, но с усами и намедни родил махонького медведика, которые теперь по улицах на велосипеде раскатывает и в трубу трубит. В театрах тут ставят только одно представленье, про конец света и Божий суд, но никто не ходит, так что актёры тоже не играют, а на улицах грабят. Те чудища, которые в небе в дырках хари кажут, те иногда верёвки спускают и позволяют одному-другому на небо залезть, я тоже хотел, но мне сказали, что молод ещё, дали полный отлуп. Что же мне, в таком раскладе, дедко, прикажешь делать и как выбираться из всех этих обстоятельств?..
Не стоит даже и говорить, что по ходу чтения этого отрывка на сцене появляются и чудища, и городской голова, и медведик махонький на велосипеде с трубой, и актёры-лиходеи с кистенями и кастетами. С какого-то момента их становится на сцене столь много, что они, подтесняя вставшего из-за стола и пятящегося к авансцене Ваньку, не выдерживают напора тех, кто всё время прибывает из-за кулис, и начинают стремительно падать со сцены в зал. Вскоре не понять, кто есть кто, - ошеломлённые зрители, огромные майские жуки, актёры-лиходеи, чудища, медведики, городские головы-андрогины, и т.д. На сцене каким-то чудом остаётся дедушка, Константин Макарыч; знаками он приказывает майским жукам наглухо закрыть двери в зрительный зал, сам же, хохоча, канделябром с дюжиной горящих свечей запаляет портьеры и кулисы.
ГЦ