Улица Елизаровых в Томске, - своеобразная «труба», которая берёт своё начало (через улицу Нахимова) от Томи, с её заунывными левобережными ветрами и метелями. Там, за рекой, действительно голая и ровная, как стол, равнина, - до самого Новосибирска и далее, до Казахстана, - то, что, собственно, и названо Львом Гумилёвым «Великая степь»… Так что, в ветреный день выходя низ своего дома на улицу, я вдыхаю воздух великих среднеазиатских пространств, зачем-то долетевший до Томска и растворяющийся потихоньку в городской гари и вони… Ветер «односторонний», - он всегда дует по улице от реки, и потому идти ему навстречу холодно и неприятно, а повернёшь назад, - как будто бы и теплее, и комфортнее… Да нет же, просто спина «держит удар», спина, - она как-то менее восприимчива к пронизывающему ветру…
*
Когда на улице хотя бы минус 25 градусов ниже нуля, странно наблюдать лица встречных людей: они перекошены, мышцы сведены, глаза выпучены и малоподвижны. Если каким-то образом устранить контекст, - мороз, да с ветерком хотя бы небольшим, - если представить, что эти же самые люди бредут не по улице Елизаровых, а по какому-нибудь приморскому бульвару в разгар курортного сезона, - то картинка получится очень даже страшная: толпы уродов с побелевшими, будто от проказы, физиономиями, с неестественной, застывшей, зримо болезненной мимикой. Эти лица не выражают каких-то конкретных эмоций, более всего они похожи на придурковатые морды мумий из какой-нибудь голливудской страшилки: что ждать от мумии? - Ну, в любом случае, добра не жди…
*
Нет, если ко всему прочему на улице скользко (вчера подтаяло, а нынче ночью снова ударил мороз), тогда на лицах людей появляется одно весьма странное (для стороннего наблюдателя) выражение. Дело в том, что, если каждый шаг грозит падением и переломом руки или ключицы (в лучшем случае; мне однажды это стоило трёх рёбер), люди идут очень осторожно и очень внимательно смотрят себе под ноги. Причём под ноги смотрят как-то… просительно, что ли? - с какой-то невнятной полуулыбкой, будто уговаривая дорогу поддержать их, не дать свалиться, не дать худому случиться… Общий же результат, - если и мороз, и скользко, - вдвойне впечатляющий: странная, «малоизящная» походка, остановившийся взгляд, воткнутый в заледеневший тротуар, перекошенное лицо, пытающееся изображать что-то, похожее на растерянную улыбку…
*
Да, всё дело в контексте: вот и я иду по этому катку, и походка, будто в штаны наложил, вот и ветер от Томи хлещет по лицу, и мышцы стягивает, и рот, как куриный зад, и из глаз брызгают и тут же застывают на щеках слёзы, и под ноги смотрю, чуть не вслух молясь, - «Господи, на этот раз пронеси»… Поэтому, встречая таких же, как я, бедолаг, не ужасаюсь, ибо понимаю, почему так, а не иначе… Ну где ещё, в какой стране, кроме России, мужики на лыжных гонках одевают на свои «мужские части» полиэтиленовые пакетики, аккуратно заматывая резинкой, чтобы по ходу 50-километровой гонки не отмёрзло, не отвалилось, не осталось лежать на обочине лыжни печальным напоминанием о том, что «были и мы вороными»?.. Да таких «примет» той же Сибири, - видимо-невидимо, просто, живя в этом, уже и не замечаешь их, слишком уж они естественны и понятны «аборигенам».
*
А вот «со стороны», - видны, ещё как. И весьма часто воспринимаются явно негативно, - ибо что хорошего в перекошенной физиономии и рабьем взгляде, упёртом в землю?.. Бери фотоаппарат, фотографируй направо и налево, и вскоре можно выпустить книжечку, подобно той, которая вышла в 1942 году в Германии и называлась, понятное дело, «Der Untermensch», сиречь «Недочеловек».
*
Просто сколько раз уже слышал я от иных, и неглупых, людей: вот, был за границею, там все такие весёлые, все улыбаются и пляшут, - но вот прилетел домой, а тут так мрачно, так озабоченно, так тяжко… И, причём, - не врут, так и есть, должно быть, - не знаю, сам не испытывал подобного. Но думается: помести французика какого пляшущего и смеющегося, помести бразильтянина какого, лупящего в барабанчики свои, в наши палестины, - что останется от их жизнерадостности, да и от них самих, впрочем?.. Как не вспомнить, что Нью-Йорк, кажущийся многим русским градом чуть не северным, находится на широте Ялты?.. И снег там не то, что редкость, но уж отнюдь не нечто постоянное, как у нас, – ложащееся на землю в ноябре, и к апрелю, в лучшем случае, только лишь исчезающее… А кое-где в тайге снег лежит и в июне…
*
Впрочем, мне никогда не понять радостей и прелестей тропической жары, как бы ни старался я, – ну, не моё это, хоть пой, хоть пляши! Так же и южанин прочитает этот текст, и скажет задумчиво: «Ну, хорошо, понимаю, холодно. Но какого чёрта, коли там так холодно, они там живут?..» Однако, если я вдруг засобираюсь и начну паковать свои пожитки для переезда в тёплые края на постоянное место жительства, вряд ли я встречу понимание и одобрение чернооких южан… Так что, должно быть, останемся при своих.
ГЦ