ЧЕХОВ, БУЛГАКОВ И ИНЫЕ

Поспорили Чехов и Булгаков, что напишут роман без единого матерного слова. Мучились-мучились, но оба написали, приносят друг другу, читают, - правда, ни единого мата. Тут входит Книппер, жена Чехова, переодевшаяся пожарным, и кричит сквозь пышные усы: «Ничья!» Но Булгакову неудобно, как-никак, Чехов – классик, он первый про собаку написал, уж я потом. Взял свой роман, и в самом конце приписал-таки слово. Чехов всё понял, встал, обнял Булгакова, и пошли они пить лауданум.
*
Михаил Афанасьевич Шолохов, как известно, нашёл свой эпохальный роман в седельной сумке мёртвого казака. Все «яти» и «еры» повычёркивал, и говорит: это моё видение такое, не прикопаешься. Вроде всё так, только мёртвый казак от Михаила Афанасьевича много лет не отставал, особенно по ночам ходил, зубами скрипел, выл дико: Ты зачем «яти» и «еры» повычёркивал? Михаил Афанасьевич только дрожал и крестился пентаграммою, как его научил Емельян Ярославский, он же Миней Губельман.
*
Дух Гоголя явился Булгакову и говорит: Ты мой прямой литературный наследник, завещаю. Булгаков говорит: во-первых, я от морфинизма пока отошёл, как же ты мне явился? И, во-вторых, как же Достоевский? Дух Гоголя говорит: он поначалу хорошо пошёл, только после с моей стези свернул в сторону богоискательства. А ты вроде ничего, бойкое перо у тебя, так что я тебе отпишу наследование. Хорошо, говорит Булгаков, только ты Сталину об этом скажи. Скажу, говорит Гоголь, но знать о моей воле будут только трое: он, ты, да я. Вот с тех пор никто больше и не знает.
*
Чехов любил свою жену Книппер лечить от мхата. Это он такую болезнь придумал, мхат, очень уж противно звучит. Лечил так: учил говорить басом. Привяжет к стулу, и говорит ей: «Ты, исподнее души моей, говори басом!» Ну, она, чтобы муж отвязался, и говорила басом. Говорят, именно потому она его и пережила на 55 лет, что басом умела говорить.
*
Чехов приходит к Сталину и говорит: чего тебе посвятить, «Белолобого» или «Каштанку»? Сталин говорит: что ты мне про собак своих? Ты мне посвяти, скажем, «Братья Карабасовы». Чехов руками плещет: Что ты, это ведь господина Достоевского вещь! Ах, вот что, говорит Сталин, то-то я думаю, ты вроде бы такие крупные вещи не пишешь. Рука устаёт, говорит Чехов. Ну, тогда давай «Каштанку», говорит Сталин, только знать об этом будем мы двое: ты, да я. Тут дух Гоголя появился: и я. И он, договорил Сталин.