В одном городке, волею судеб изолированном от внешнего мира, с давних-предавних пор повелось колбасу именовать «вишней», а вишню – «колбасой», козу - «расчёской», а расчёску – «козой», отца – «пугалом», а пугало – «отцом», палец – «медалью», а медаль – «пальцем», ужин – «шушуканьем», а шушуканье – «ужином».
Так и получалось, что «Я уселся под колбасным деревом и наблюдал за мирно пасущейся на поляне расчёской. Но тут появилось пугало и, потрясая медалью, потребовало меня пошушукаться».
Хорошо жили, ничто им не мешало называть всё, что пожелают, как захочется. Но вот однажды появился какой-то тип (как он пробрался в городок, никто так и не понял), который, послушав речь аборигенов, возмутился ею и стал учить, как надо.
«Там», - говорил он, указывая куда-то туда, - «Там - истина, там расчёска – расчёска, а отец – отец, а вы - закосневшие в своём невежестве безумцы».
Он так отчаянно махал руками и так искренне расстраивался невежеству аборигенов, что они, люди сердобольные и покладистые, решили, что пусть уж, только бы не махал и не расстраивался.
И стали называть колбасу – колбасой, а вишню – вишней.
Но вот беда – десятки поколений говорили иначе, и даром это не прошло, увы. Теперь, увидев вишню, абориген говорил: «Вишня», подразумевая «Колбаса», что, разумеется, означало «Нынешняя вишня» и «Бывшая колбаса». А, если дамы собирались пошушукаться, то набирали с собой столько еды, что к концу шушуканья обжирались до обмороков. А, если ребёнка где-нибудь обижали, он не знал, куда бежать, к пугалу или к отцу, и чаще, ко всеобщему стыду, избирал всё же пугало. А, попивая козье молоко, посмеивались, потому как понять не могли, какое молоко может быть от расчёски, и как расчёску вообще можно доить?
То есть наступило повальное двоемыслие и недоконцапониманиечтоестьчто.
Юнцы всевозможные, возмущённые подобной косностью старшего поколения, полагали себя носителями нового и прогрессивного. Они даже, для пущей важности, стали говорить так: «козакоза», «колбасаколбаса», тем самым подчёркивая объективность и значимость сказанного. Некоторые, наиболее радикально настроенные, стали говорить «козакозакозакоза….» - и остановить их могла только угроза купирования.
«Старообрядцы» же, люди прежних устоев и настроений, стали собираться в специально для того устроенных схронах и катакомбах, говоря на исконном и испытывая благость сходни с религиозной.
А тому самому типу в городке поставили памятник, где он якобы раздирает пасть льву, имевшему глупость говорить неправильно.