В зачине любого рассказа всё нехитро: жили-жили, вдруг что-то изменилось. Кто-то исчез, что-то исчезло. Кто-то появился, что-то появилось. Что-то (кто-то) было таким, а вдруг стало иным.
*
Но тут совсем другое дело. Вся тонкость в том, что ничто не меняется, а повествование идёт своим ходом.
*
В общем, так: жила-была девица Каллипига, что-по-гречески означает «Прекраснозадая». Так родители назвали, и не в подлость какую, а за действительно выдающееся качество. В своё время Каллипига вышла замуж. Поначитавшись в своё время мировой литературы, послушав родственниц всякого уровня и рассказы верных подруг, загодя решила Каллипига: любовь длится три года, а то и меньше.
*
Мужем её был человек отчаянных качеств: полярник, капитан дальнего плавания, космонавт и многое другое. К тому же любил он свою жену до светлых обмороков. Вот тут и начинается.
*
Потому что и она его любила до зайчиков в глазах. Проходит год, другой, третий, казалось бы, пора и честь знать, пора бы и уйти в глухую привычку и жить как бы в полусне, лишь время от времени меняя отрывные календари. А ничего подобного.
*
Родственники-подруги сочувствуют, говорят, что-то тут не так. Надо бы к знахарю сходить, он травок каких даст и в Нижнем Мире похлопочет за несчастную.
*
Надо сказать, что космонавт дальнего плавания тоже ведь был в курсе, как оно должно быть, и тоже пребывает в странном недоумении. Они даже завели привычку: утром и вечером кувыркаются в постели, а после ставят оценки по стобальной шкале: вот когда пойдёт вниз, тогда, знать, наконец-таки, всё правильно повелось. Но вот же засада – скоро пришлось шкалу стобальную наращивать до двухсот, а дальше что? Покувыркаются, наорутся, в бессознании полчаса поваляются, и на работу идут, размышляя о превратности судеб.
*
(Дети-то у них были, но я стороной пройду, не о детях тут.)
*
Вот десять лет, вот двадцать, а наваждение не проходит, как было, так и есть. Она и к знахарю ходила вместе с мужем, она и психотерапевтические игры играла, и к психиатру, она и то, и сё, а сладу нет. Люблю, говорит, и не имею сил противиться этому пороку.
*
Понятно, что всё это встречало живейшее недовольство света, полусвета, андер-света и того света. Как так, вопрошали её? – всё так ловко выстроилось, вон же - L’amour dure trois ans. А ты всю эту нашу систему, холимую и лелеемую – псу под хвост? Не бывать тому.
*
Уж и бойкотировали их, и наркотики подбрасывали, и поджог устроили, и окна били, - ну, что им, в петлю лезть, что ли?
*
Однако муж от дальних плаваний и космических перегрузок стал сдавать, а в 84 года возьми, да помри. Тут ей совсем люто пришлось: вроде бы помер, а она его по-прежнему любит. Как-то взялась молиться об избавлении, и так уж молилась, что явился ей ангел, и говорит: А что же ты раньше не обращалась? - Она же: Да как-то думала, домашними средствами обойдёмся. А что, можно было обращаться? – Да почему нет. То есть избавляем? – Ну, да, наверное.
*
Ангел ножкой топнул, оно всё разом и излечилось. И сразу потянулись к ней родственники, подруги и широкая общественность: поздравляли, по плечам хлопали, говорили, дескать, вот, лучше поздно, чем никогда. Теперь ты в доску наша. И поставили ей на площади памятник прекраснозадый. И ходила она по женским клубам и рассказывала, как долго страдала и как пришло исцеление.
*
Ах, спасовал я в конце. Всё-таки кто-то исчез, кто-то появился, всё изменилось. Ну, ладно, признаю́ первую попытку провальной. А жаль. Так уж всё бессобытийно шло...