Ближе к полуночи жильцы дома выходили из своих квартир и, сойдясь на открытой заасфальтированной площадкой перед третьим подъездом, привычно образовывали замкнутую цепь хоровода, он же карагод, он же коло, он же танок. Председатель домкома произносил короткую приветственную речь, ещё более кратко отчитывался о дне прожитом и планах на день грядущий. Далее он передавал свою эстафету танководнице, которой вот уже лет как пять была постоянно избираемая Мавра Леокадьевна Курбанбайрамова, женщина в своём смысле выдающихся качеств. Имея рост 195 см и довольно плотную комплекцию, она производила неизгладимое впечатление на всех, кто видел её впервые. А шестьдесят прожитых Маврою лет добавляли тому какого-то первобытного страха.
Мавра Леокадьевна доставала из рукава сигнальный флажок и, выдержав достойную её положения паузу, давала отмашку. Тут же начиналось движение и негромкое, но выразительное пение. Песня каждый день была иной, сочиняла их, разумеется, Мавра - до обеда разносила тексты и ноты по квартирам, обязывая, чтобы к полуночи выучили и не сбивались.
В качестве примера вот же, недавний опус:
От себя не убежать
(Let my people go)
Время сеять, время жать
(Let my people go)
Годен,
Можешь
В жизни ты достичь всего,
Что же, vorwärts! – Let my people go!
Песни обычно были длинные, на двадцать-тридцать минут непрерывного пения. Но местным нравился слог Мавры Леокадьевны, так что учили и пели они всё это с неизменным удовольствием. Сначала двигались приставным шагом в круге, затем круг размыкался, начинались обрядовые проходы вроде всем известного «ручейка». Всё это было очень зрелищно и наполняло душу случайных свидетелей заснувшим, было, социальным чувством. Кто-то из зевак не сдерживался и тихо плакал, кто-то включался в танец – им прощалось незнание текста. Бывали, конечно, и неприятные эксцессы, - какой-нибудь вздорный эгоцентрист начинал скандалить и пытался остановить обряд. Но наряд полиции, который еженощно контролировал этот район, тут же пресекал таковые попытки.
Когда же всё заканчивалось, обыватели дома неспешно возвращались по домам, на ходу напевая то, что ещё держало их и не торопилось покинуть. Впереди был нагулянный танцами и пением крепкий семейный секс и сон, полный возвышенных и окрыляющих образов.