«Siglos de siglos y sólo en el presente ocurren los hechos; innumerables hombres en el aire, en la tierra y el mar, y todo lo que realmente pasa me pasa a mí...»
«Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле, - это происходящее со мной» (перевод Б. Дубина)
(«Сад расходя́щихся тро́пок» (El jardín de senderos que se bifurcan))
Действительно, сколько бы мы не корчили из себя объективистов-позитивистов и невесть кого ещё, в действительности в каждый из нас самый настоящий, выставочный-подарочный солипсист.
Единственный источник, который нам даёт информацию о внешнем и внутреннем мире – это мы сами. Нет, конечно, никто нам не мешает слушать умных дядь и тёть, читать книги, смотреть фильмы, - но то, что мы получаем в результате, это лишь плоды обработки внешней информации нашим скромным арифмометром, который мы почему-то громко именуем «сознанием».
Если кто-то всё же обладает возможностью получать знания, образы и эмоции помимо себя, помимо своих сенсоров и локаторов, помимо фильтров, кодеров и декодеров - вот так, напрямую, непосредственно, - я, право, даже не знаю, завидовать ли ему, или возопить горестно о его несчастной судьбе.
Возьмём же двух возлюбленных, поселим их в замкнутом объёме какой-нибудь пасторальной усадьбы, обяжем их каждое утро час-полтора посвящать ведению дневников (двух, разумеется), в которых они описывали бы прожитые уже день, вечер и ночь. После же сравним эти тексты, поражаясь тому, как одни и те же события вызывали категорически разные эмоции, а многое из произошедшего вообще не укладывалось бы в одну событийную канву или же было рассинхронизировано.
При отсутствии внешнего наблюдателя нам бы пришлось довольствоваться лишь этими источниками. И вот вопрос: какой бы из двух мы взяли за основу, а какому доверяли бы, как минимум, меньше? Особенно в тех точках бифуркации, где происходившее вообще описывалось, скажем, полярно?
«Он был явно раздражён, но старательно пытался скрыть это. По всей видимости, причиной раздражения стало ни к селу, ни к городу сказанное мною «perdit monocle».
«Меня развеселило сказанное ею «perdit monocle», я стал подыгрывать, старательно изображая строгого моралиста, которому само звучание упомянутого словосочетания было неприятно и резало слух».
Этот маленький экзампль всё же даёт представление о двух реальностях, в которых пребывают два довольно близких человека. Нет, конечно, они могут объясниться, он растолкует ей, она пояснит ему, и всё, казалось бы. Но, господа, в таком случае они всю свою жизнь только и будут объяснять друг другу, что да почему. Поскольку в следующую секунду снова произойдёт разночтение, а через секунду ещё одно, и так до условной бесконечности.
Потому мы привыкли не учитывать тысячи и тысячи разнящихся восприятий, которые полагаем «несерьёзными», «не стоящими того, чтобы на них обращать внимания». Но, господа, они-то в сумме своей и составляют нашу картину мира.
Проще сказать, мы делаем вид, что синхронно и взаимно адекватно воспринимаем мир, потому что в противном случае мы не сможем быть вместе. В жертву социальному мы приносим подлинное, насколько оно нам явлено.
Социальная реальность: мы живём в договорном сне, где все синхронно и единообразно воспринимают явления внешнего мира. Подлинная реальность: абсолютно отдельная, скрытая и невыговариваемая. По большому счёту, не совсем ясно, зачем она вообще нужна. Большинство людей её вообще не регистрируют, полностью отдаваясь социальной реальности.
Впрочем, есть сравнительно небольшая группа, которая в состоянии навязывать большим массам людей свою подлинную реальность. Называйте это искусством, политикой, гипнозом, как угодно. Но именно так подлинная реальность может обернуться социальной. Это очень опасное занятие.