*
Повторяя, как заведённый, «вродебыневрут вродебыневрут», я зашёл в рабочий кабинет, сел за письменный стол и стал ощущать и понимать то, что не давало мне жизни последний час. Следует определиться: что не давало мне жить? А вот что: мне категорически не нравилось всё, что связано с Зинаидой. Меня выводило из себя даже её имя. И то, что мне то и дело приходится к ней подниматься, после же спускаться вниз. И множество других нюансов – мне категорически не нравились. Я не собирался носить всё это в себе и с этим мириться. Я снова колоколировал – явился секретарь. Обсудив с ним заявленную проблему, мы совместно наметили ряд мероприятий и тут же приступили к их исполнению.
*
Голэлро вышел во двор, открыл двери ангара и вывел оттуда полуспущенный воздушный шар. Далее буквально за четверть часа он наполнил его свежим газом и предложил мне сесть в корзину, располагавшуюся под шаром. Я последовал, воздушный шар воспарил. Довольно бодро мы достигли сорокакилометровой высоты, после чего я, надев на себя соответствующее оборудование, выпрыгнул из отверстой двери корзины. Гоэлро остался наверху, вряд ли я когда-нибудь снова увижу его.
*
Достигнув скорости падения порядка 1.300 км\ч , я прошёл звуковой барьер, этот треклятый sonic boom, который меня всегда несколько психически травмирует, но, тем не менее, я продолжил падать. И вот когда моя скорость достигла 2100 км\ч, вcем своим естеством я почувствовал ещё более противный realness boom, - я преодолел порог реальности, оказавшись в некотором новом континууме, о котором я пока не имел никакого представления. Дёрнув за кольцо вытяжного парашюта, я довольно скоро приземлился в своём же дворе, хотя сразу отметил массу отличий нового двора и дома от старых. Не нашёл я, в частности, и мансарды, в которой проживала Зинаида. Сам же дом возрос на полтора этажа, и именно из полуподвальной двери навстречу мне выбежал здешний Гоэлро, ростом ещё меньший того, который остался в иной реальности и с ещё более писклявым голосом. Он, разумеется, был извещён о моём прибытии и стал знакомить меня с здешней обстановкой.
*
Да, никакой Зинаиды тут не было, но были сёстры-близнецы Мина и Тина Герцен. Кто из них кто, они тщательно скрывали, в этом и состояла загвоздка – я якобы был обручён с Тиной, но, в силу того, что никто понятия не имел, какая из них именно Тина, дело с бракосочетанием затягивалось уже который год. Все попытки объявиться-обозваться на сестёр не действовали совершенно.
*
Жили они в отдельно стоящем флигеле, вышивали какой-то бесконечный гобелен и пели дуэтом германские шванки самого разудалого содержания. Я тут же наведался к ним; встретили они меня учтиво, владений русским языком у них было довольно сносным, хотя присутствовал сильный акцент, как я подозреваю, излишне нарочитый. Девицы были очень даже в моём вкусе, я даже попытал удачу и назвал одну из них Тиной, но та ответствовала, что лишний раз провоцировать их не стоит. После они тут же вышли в соседнюю комнату, там скоро обменялись предметами туалета (разумеется, чтобы запутать меня) и явились снова.
*
Не оставляя своих надежд, я потребовал у них документы, и тут впервые в жизни увидел двойной паспорт, ну, да, на две персоны. В нём значилось: Тина и Мина Герцен, родились тогда-то и там-то. Ну, и фотография, разумеется, вдвоём на фоне альпийских пейзажей.
*
Пожелав им всего хорошего, я проследовал в дом. Там меня всё вполне устраивало. Вышел я и на на балкон. Народ наличествовал; отличие от предыдущей реальности состояло в том, здесь народ сидел в подобии амфитеатра мест чуть не на пятьсот. И этот амфитеатр был почти полностью заполнен. Увидев меня, народ заволновался и запричитал: «Сон! Сон!» Я помолчал, после же, припомнив из давнего, начал:
«Я живу в пятиэтажной хрущовке в городе Томске. Лето, время суток неопределённое: с тем же успехом это может быть и закат, и рассвет, и даже ночь. Я выхожу на убогий балкон своей квартиры и поражаюсь тому, что в небе надо мной происходит грандиозная битва «наших» и «не наших» космических крейсеров каких-то непредставимых размеров. Небо полыхает какими-то огненными клубами, грандиозными взрывами, которые, впрочем, слышатся еле-еле. Крейсера сталкиваются друг с другом, рушатся куда-то вниз, не задевая города, будто в какую-то бездну нездешнего мира.
Зрелище прекрасное и незабываемое. Я, пожалуй, впервые в жизни вижу некое подобие «гибели богов» - причём по-настоящему, без дураков и спецэффектов. Прекрасна именно гибельность – даже самый обдолбанный пацифист, увидев подобное, взвыл бы валькирией и обмер от восторга.
Странна была и вот эта невозможность происходящего: пятиэтажка из силикатного кирпича, двор с мусорными контейнерами, замершие деревья, я в условных трусах и майке, - и эти межгалактические крейсера, крушащие друг друга. Это длилось довольно долго, ну, не менее получаса, и глаз оторвать от грандиозного батального полотна было совершенно невозможно. Ничто не повторялось, всё, каждая эволюция в небе была неповторима и значима.
Далее, к моему глубокому сожалению, последовал внезапный обрыв. По всей видимости, генераторы сновидений были уже на пределе своей мощи, далее мог последовать какой-либо досадный крэш. Спасибо за внимание».
*
Толпа взревела, повскакала со своих каменных скамей и долго аплодировала. В этом смысле везде одно и то же.