
Антропоморфность необъяснима страшна. Какая-то фигурно-составная конструкция из пластика, обретшая вид девочки, уже не может называться «конструкцией», она девочка и есть. Но я отнюдь не ожидаю, что она вдруг оживёт, начнёт вальсировать или разразится хрустальным смехом. В этом случае я, конечно, вздрогнул бы, поразился бы, но всё же произошло бы некое разрешение, разочарование (в смысле – рассеяние чар), то есть превращение манекена в девочку Галатею (Гала́шу?), тут и сказке конец, а кто слушал – молодец.
Да нет же, никакого разрешения не произойдёт, и эта половинчатая, внешняя жизнь может продолжаться сколь угодно долго. Исчезну я, исчезнут все, а девочка эта будет стоять на том же самом месте всё с тем же выражением «лица».
Вот оно: когда нежити придаётся образ человека, это уже грубое посягательство на жизнь. И в этом смысле я вполне понимаю исламские заповеди, касающиеся изображения человека и животных.
Можно допустить, что нежить пойдёт навстречу жизни, и вот в один прекрасный момент эта девочка вдруг произнесёт слово «мама» и довольно ловко сделает книксен. Дальше больше, вот она уже прогуливается по торговому залу, вот она начинает консультировать покупателей, вот она выживает живых продавцов, вот уже все магазинные манекены берут магазин в свои верхние конечности, вот уже они выходят из магазина, снимают квартиры и комнаты, населяют прилегающие к магазину жилые кварталы.
Но они не есть жизнь. И некий экстремист-луддит убеждается в том: нападает на какую-то куклу, расчленяет её и видит, что суть её как была, так и осталась пластиковой. Она пуста, пуста её голова, пусто её туловище. Что придаёт им псевдо-жизнь, не знает никто. И это непонимание, оно действительно пугающе.
Но ведь нежить может пойти и дальше, например, наполнить внутренности своих подопечных чуть ли не человеческими органами. В этом случае туго придётся экстремисту-луддиту, машущему топором над поверженной нежитью. Попробуй тут, разберись, отдели настоящее от ненастоящего.
Мы, кстати, довольно бодро продвигаемся к этой неуловимой грани, когда жизнь и нежить станут столь тождественны, что никакие удары молоточком под коленную чашечку не помогут. И тесты Тьюринга тоже. Уделом живых тогда станет пребывание в нескончаемом параноидальном состоянии, вечном подозрении: жизнь – нежить? Чем это закончится, я судить не берусь, хотя подозреваю, что ничем хорошим для жизни.