Когда мне было лет десять, я внезапно узнал, что мой дядя, брат моей матушки, оказывается, был приёмным сыном моей бабки, то есть по крови он мне оказался никто. Я помню странное и муторное чувство, возникшее в результате этого открытия; да нет, ничего особенного, Иван Павлович каким был, таким и остался, и я к нему не изменился. Но будто кто-то в моём сознании затеял ремонт, стал менять стропила, ригели, обрешётку, и всё-то хорошо и совсем не страшно, но непривычно и оттого не по себе. Теперь там, на чердаке, иные запахи, иное освещение, иное ощущение пространства. Там, где привык наклоняться, чтобы не стукнуться головой, оказывается, теперь не надо наклоняться, в другом же, казалось, привычном месте иду в полный рост – шарах! Больно.
Причём (это важно) никто особенно этого факта и не скрывал, все знали, но новость эта была новостью в сороковые годы, а после что толковать, что переливать из пустого в порожнее? Я же, понятно, родился несколько позже, и потому никто никому не собирался об этом докладывать, а мне и в голову не мог придти таковой расклад. То есть я «по умолчанию» полагал, что всё, как у всех. Дядя Ваня.
Но вот импринт состояния внезапного узнавания с детства засел у меня в голове и не оставляет по сей день. Развитие он получил довольно понятное: для меня ничто не является очевидным. Любой факт, который полагается основой, я принимаю, но знаю, что в любой день всё может категорически измениться. Это не подозрительность, это уверенность в эфемерности.
Нетрудно догадаться, что ничем добрым для меня эта уверенность не обернулась. Единственное благо, пожалуй, в том, что с годами она становится всё более доказательной.
В принципе, это психология кочевника (номада). Пребывая в бесконечном странствии, тот не знает, что будет завтра, не может отличить мираж от подлинных видов на горизонте, он даже не особо уверен в собственном существовании. Причём для кочевника всё перечисленное не является чем-то травмирующим: это лишь особый modus vivendi. Вот и я не особо переживаю по поводу своей докучной прозорливости; другое дело, что это создаёт немало проблем во взаимодействии с теми людьми, которые придерживаются иных императивов. Я одно время даже попробовал быть откровенным, но скоро понял, что себе дороже.
Я оседлый номад, мои странствия происходят в особом пространстве, куда я и рад бы запустить желающих, да очень уж им там неуютно. Это примерно то же самое, что и с моим дядей, информация о котором была «открытой», но лишь я сунулся в это пространство, тут же почувствовал реальный дискомфорт. Однако мне пришлось перестраивать свой чердак, иначе как бы я жил в своей семье? Вот и у меня «открытое» пространство, но лишь сунувшись туда, все предпочитают вернуться к своим пенатам-ларам-манам, и понять их нетрудно.
Просто иногда надоедает понимать.