В пятницу вечером, завершив рабочую неделю, Хром Букворезов степенно возвращался домой и, не ужиная, принимал всеочистительный душ из вод исландского ледника Эйяфьядлайёкюдль. После себя он загонял туда же жену, тёщу и двух разнополых чад.
Покуда те, обливаясь ледяной водой, орали, как резаные, в душе, Хром заходил в кумирню и готовил её к пятничному торжеству. Следовало затеплить тридцать ароматических ламп и сорок благодарственных свечей.
К семи часам всё было готово. Семейство, облачённое в свежие простыни, заходило внутрь кумирни и застывало – каждый на своём положенном месте. Сам Хром, успевший облачиться в плюшевую тогу ядовито-апельсинового цвета, выступал вперёд, и, выполняя обязанности жреца, произносил краткую речь, подводя итоги недели миновавшей и утверждая планы на неделю предстоящую.
Собственно, эти две недели – прожитая и грядущая – и составляли временной объём семейства, которым оно могло хоть как-то оперировать. Удивительным образом никто не помнил, что было далее, чем неделя назад, равно как строить планы более, чем на неделю вперёд, являлось жутким проступком, немедленно наказуемым.
Далее Хром обращался к идолам, число которых уже известно – что-то вроде сорока. Какие-то из них являли собой обыкновенные чурочки с еле намеченными антропоморфными чертами. Какие-то были сляпаны из глины, более-менее удачно прошедшей обжиг. Несколько дорогих, купленных в Москве, в ГУМе, - жутковатые пластиковые куклы в тряпичных одеяниях. Были и вовсе странные – скажем, стоящая в углу палка, увенчанная синтетическим мочалом. Или фотографический портрет какой-то потасканной тётки. Или чучело рыси.
И сам Хром, и, тем более, его семейство, понятия не имели, что это за кумиры и почему им надо поклоняться. Но перед каждым ставилась благодарственная свечка, произносились какие-то слова, вроде «И тебе спасибо за всё, твоей добротой питаемся, а гнева твоего опасаемся».
Обойдя и поблагодарив всех и вся, включая потасканную тётку и палку с мочалом, Хром брал бубен и начинал в него стучать, одновременно изображая что-то вроде танца. Всё его семейство прилежно вторило ему, восклицая «Кутыха! Махарай! Звиздуль! Чахтак!» Всё это должно было продолжаться до полного лишения сил и упадания на пол. Благо, в запертой наглухо кумирне было очень душно, лампы и свечи скоро сжирали весь кислород, так что падали довольно скоро.
Полежав и немного придя в себя, семейство выбиралось наружу и шло на кухню пить пиво и смотреть некий вечный сериал, начало которого располагалось невесть где в прошлом, финал которого не предполагался вовсе. Всё это дополнительным образом подчёркивало идею жизни без начала и конца, что невольно настраивало на уважительное отношение к неведомым существам, пребывающим в семейной кумирне.