Третья неделя пошла, как Захар Портной вернулся из Дальнего Космуса. После пышных встречных мероприятий, банкетов и чествований он теперь заскучал, и для того, чтобы как-то развеяться, во дворе своего дома из битого кирпича собрал какой-никакой постамент и затащил на него обожжённый небесным пламенем спускаемый аппарат, доставивший Захара на родную Землю.
Нынче же, взяв с собой стеклянную банку ярь-медянки и кисточку, он с утра взялся красить стенки спускаемого аппарата, особо сосредотачиваясь на всяких неровностях и кавернах.
Тяжело было на душе у Захара. Не ладилось у него нигде.
Жена сторонилась, дичилась, ложе делила нехотя и без всякой страсти, а даже с каким-то отвращением, что ли… Когда, было, Захар вызвал её на откровенный разговор, она что-то мычала в ответ, после же вдруг брякнула: «Какой-то другой ты стал. Подменили тебя там». Захар безмерно удивился и задал вполне резонный вопрос: кто ж его подменил? Жена отвела взгляд, буркнула: «Ну, кто-кто… эти, иноплеметяне», - ушла на кухню, после разом сбежала на работу, с тех пор дома не появлялась уже пятый день.
Дети туда же; встретили чем? – «Тятя, тятя, чего ты нам привёз из космуса?» - Тятя разводит руками, дети, обозлённые, разбегаются, с тех пор он их ни разу так собрать и не смог. Какой из них придёт, шлёпнется, поспит, встанет, зыркнет, кусок из холодильника сожрёт и убежит куда-то, - ищи-свищи. Захар пытался одно время оправдываться: дескать, ну, что я мог вам такого привезти с планеты, где кремниевые монстры только тем и заняты, что швыряются друга в друга кобальтовыми бомбами? – никто с отцом и говорить не хотел, только обзывались, а старший даже раз плюнул в очи.
Друзья. При встрече с каким из них тот тут же заводит шарманку: «Зазнался, астронавт недоделанный. Ты считаешь, что ты выше нас, что мы перед тобой тли, а ты король и об нас ноги вытирать можешь. Ты считаешь, что если тебе повезло и ты в Дальний Космус слетал, ты теперь самый крутой, да?» И, казалось бы, лучший друг, на одном горшке вместе сидели, Аввакум Рукосуй, - именно он, напившись, вместе с какими-то бродягами подкараулил Захара ввечеру, и так они его отделали, что пришлось отменять явление своё на званый ужин у квартального урядника, потому что у Захара неделю не морда была, а чугунок.
Начальство космическое осталось крайне недовольно результатами экспедиции. Золота привёз горсть, серебра привёз карман, яхонтов да смарагдов вовсе шиш. А смазанные фотографии кремниевых монстров, швыряющихся друга в друга кобальтовыми бомбами, начальство вовсе в шредер бросило и матерно крыло. Званием понизили, льготы сняли, стимулирующие отобрали. Ещё кричали скажи спасибо, что на работе остался. Ну, да, спасибо, ответил Захар, и позор унижения за то жёг его который день.
Лишь соседская дочка Маруся грела ему сердце. Неказиста, глуповата, но, проходя мимо, так уж смотрела на Захара, так уж лучились глаза её, что Захар невольно таял и представлял, как он с Марусей улетает куда подальше и селится отшельником на той же планете кремниевых монстров, которые только собой и заняты, их больше ничего и не интересует, как только швыряться друг в дружку кобальтовыми бомбами.
Вот и снова Маруся мимо, - а Захар хвать её за руку: «Поедешь со мной?» Смеётся, дура.
Отошла, постояла, вернулась:
- Ты возьмешь к нам моего Лонгрена?