
18. Дома малые и большие.
Первых довольно много. Они действительно выглядят крошечными, - как картонная обувная коробка. Увидев такой, невольно хочешь приблизиться и разглядеть поближе. Но вот тут и начинается странность: когда, приближаясь к домику, ты пересекаешь какой-то радиус, вдруг начинаешь «уменьшаться» - домик же в свою очередь превращается во вполне нормальный по размерам дом. Оглядевшись вокруг, видишь громады «больших» домов, которые ещё минуту назад были вполне соответствующих размеров.
Внутри эти дома ничем не интересны и вполне ординарны. Побродив там-сям, выходишь и начинаешь удаляться, шаг за шагом приобретая привычные размеры. Оглянувшись, вновь увидишь лишь «коробку из-под обуви».
Больших домов обычно только два-три. Они возвышаются над всем городом, как какие-то колоссальные зиккураты. Они – обратное подобие малых домов: приближаясь к ним, пересекаешь какой-то радиус, после чего начинаешь приобретать какие-то огромные размеры, город же за спиной превращается в игрушечный.
Как и множество других феноменов, малые и большие дома не имеют никакого вменяемого смысла. Но и аттракционами для досужих зевак их тоже не назовёшь. Какие-то объяснения всему видимому мною есть, только они помимо меня. Я вижу странное, но не могу это странное унизить смыслом.
19. Дома понимания.
Они и внешне напоминают храмы. Ворота в этих зданиях, как тут часто бытует, полуоткрыты. Заходишь и видишь слабо освещённое пространство, совершенно пустое, эдакую огромную цементную комнату со сводчатым потолком. Вышагивая там (следует пребывать не менее двух-трёх часов), поступательно начинаешь понимать смысл города, структуру его, назначение всех перечисленных типов домов, своё место во всём этом.
Это непередаваемое наслаждение, пусть и со своими издержками. С чем это сравнить, не ведаю. Ну, вот как бы я понимал, что я – лишь оболочка, натянутая на какой-то дурацкий каркас. И вдруг эта оболочка начинает наполняться неким содержанием, которое и определяет меня, и наделяет меня чувством опосредованности меня – от мира и мира – от меня.
Таким образом блаженствуя, носишь это в своей голове, как некую драгоценность, свободно оперируя всеми доступными смыслами и связями. Но как только покидаешь это здание – связи и смыслы начинают путаться, прерываться, а вскоре и исчезают вовсе.
То есть понимание возможно лишь там, в этих домах, вне них тебе остаётся лишь тоска по пониманию.
В дома эти поначалу ходишь часто, после же теряешь к ним интерес, потому что неизбежность ускользания смыслов удручает: кто-то (что-то) не хочет твоего понимания и устраняет его.
20. Технологические дома.
Об их назначении я вообще не берусь говорить. Это что-то вроде поликлиники. Второй тип домов после переполненных, где можно встретить довольно большое число людей. Длинные коридоры, регулярные двери кабинетов, кресла вдоль стен. В креслах сидят и ожидают своей очереди. Вот и я однажды пришёл и сел возле одного из кабинетов. Когда настала моя очередь, я вошёл и увидел некое возвышение, где мне надлежало встать. Я встал. Некое подобие молнии испепелило меня. Через две-три минуты я, как ни в чём не бывало, вышел из того же самого кабинета и вскоре оказался на улице.
Я очень смутно помнил боль и унижение своей гибелью. Но вместе с этими невесёлыми чувствами пребывала странная неадресная благодарность инициатору моего возрождения. Если, разумеется, всё пережитое описывается словами «гибель» и «возрождение».
Повторять подобную процедуру всё же не хочется. Но есть и понимание того, что когда-то она будет повторена.
21. Заключение.
Читатель, разумеется, обращает внимание на всякого рода несообразности в моих описаниях. Ничем не могу помочь, я и так, насколько мог, смягчил все замеченные мною «когнитивные диссонансы», действительно описание которых заняло бы не одну неделю и не один миллион слов, которые, вроде бы объединившись воедино, обладали бы каким-то смыслом, - чтобы вскоре рассыпаться в непотребную труху, в которой не найти ничего, кроме а, бэ, вэ, гэ, дэ etc.