Лет с десяти я был принуждён носить на носу очки.
Было замечено кем-то за мной, что становлюсь близорук,
Будто не мог без очков прочитать третьей снизу строки
И оценить красоту девиц, ставших поодаль вокруг.
С той-то поры и носил я очки чистого хрусталя,
И наблюдая с утра в небесах мощный синицы мах,
Как-то невольно сжимал в руке хрупкого журавля,
Радуясь денно и нощно тому, что живу не впотьмах.
Так бы и жил. Но однажды в пути встретился мне старик,
Волхв умудрённый и некромант, плоть обращающий в дым,
Взором угрюмым, меня не спросясь, в душу мою проник,
И засмеялся, тряся головой, жутким смехом своим:
«Думаешь, это очки на тебе? О, легковерный дурак!
Чуть не полвека носить на носу Мао Цзэдуна портрет!
Как просветлить помог он тебе твой близорукий зрак?
Как ты, несчастный, не смог разгадать столь немудрёный секрет?»
Снял я очки, взглянул – и то, Мао, конечно, он.
Ну, а старик скачет вокруг, палкой своею грозя.
Тут наваждению моему разом случился кон,
И застучало упрямо в висках: «Дальше так жить нельзя».
Стало мне тошно. Кругом обман. Вот и очки туда же.
День напролёт хохотал и рыдал. Стало ико́тно и сыро.
С той-то поры доверять не берусь слуху и зрению даже.
Мао портрет висит на стене вечным укором миру.