Не так давно, просматривая свои обширные архивы, наткнулся на несколько 96-листовых тетрадей, исписанных мелким убористым почерком. Выяснилось, что это – малая часть дневниковых записей Пантеона Забутова, сделанных им в период с 1975 по 1985 год. То есть тогда, когда автору было девять-девятнадцать лет.
Я весьма удивился тому обстоятельству, что эти тетради не попались мне на глаза ранее. Когда же я начал их читать, удивлению моему и восторгу не стало предела: столь неотразимо и обаятельно было всё, что открылось мне в этих Texstos cantivos*, как назвал бы их Борхес.
Понемногу стану публиковать наиболее (по моему мнению) ценные выдержки из этих дневников, - мне невыносима одна мысль о том, что они так и останутся неизвестны широкой публике.
*
«Образ Пиноккио Коллоди мне более близок с точки зрения литературно-психологической, мне интересен путь духовных исканий и разочарований персонажа, - я сравниваю его с собой, подмечаю те или иные малозаметные штрихи, анализирую, обдумываю, взвешиваю. Но Буратино Толстого в конечном итоге всё же побеждает, - не знаю уж, чем, своей поистине русской удалью и бесшабашностью ли, милосердием, детской доверчивостью ли… Да, несомненно, именно Буратино выковал мой непростой характер».
*
«Сравнительно недавно узнав о том, что Луну открыл Наполеон, я в который раз убедился, что великий человек велик во всём. Ранее мне приходилось читать, как на протяжении всей своей жизни Луну безуспешно пытался открыть Лейбниц, - это и привело его к кончине в 1716 году. Ну, значит, немцу не хватило ни таланта, ни некоей первобытной дерзости, которой с избытком у «корсиканского чудовища». Во мне теплится надежда, что, поднабравшись довольно опыта и всё той же дерзости, я в один прекрасный день Луну закрою, - пускай ненадолго, на послстолетия – век».
*
«Мой любимый исторический персонаж – Гней Помпей, а его бессмертные слова Navigāre necesse est, vivere non est necesse, воистину стали лозунгом всей моей жизни. «Плыть необходимо, жить нет необходимости» - разве это не прекрасно?.. Каждый раз, когда на очередной тренировке я ныряю в бассейн, я мечтаю о том, чтобы этот заплыв стал бесконечным. Чтобы я плыл, и плыл, и плыл, и конца-края не было бы этой устремлённости, этому дерзновению и натиску…»
*
«Каждый раз, когда на полуосыпавшихся бобинах крутится полуподпольный Жванецкий, я думаю: Боже, Боже. Это какая-то новая, ещё не оформившаяся пошлость, которую нынче ещё принимают за сатиру и юмор. Пройдёт не так много времени, и всё то, о чём, брызгая слюной, мечтает этот тип, воплотится в жизнь. И та самая пошлость, которую нынче покуда принимают за сатиру и юмор, вдруг окружит нас со всех сторон и начнёт проникать в нас, - буквально через кожу. Маленький лысый буржуйчик со своими маленькими лысенькими мечтульками…»
*
«Всё же все эти Бельмондо и Делоны – совсем не мои герои. Не знаю, почему, но все эти франкофоны, пускай и тужатся сколь угодно, - мужественности в них ни на грош. Даже Депардье кажется мне порой переодетой бабой, - страшной как смерть, но, тем не менее, бабой».
*
«Говорят, скоро** на Ставрополье родится замечательнейший певец, первый из нас, кто сможет победить на Евровидении. Немного завидую ему, но мои пути ведут меня в иные пределы».
*
«Услышал какой-то нелепый «антисоветский» анекдот. За очень редким исключением они все нелепые, куцые, трусливенькие и совершенно не смешные. Будто сидит в Мюнхене на радио «Свобода» какой-то смешливый дядя, высосет из горла бутыль киршвассера, и выводит в тетрадке какие-то затейливые буковки – то ли иврит, то ли глаголица. Пишет, ухохатывается. И, покуда кураж не миновал, выдаёт это в эфир».
*«Замурованные тексты».
**декабрь 1981