У Арона Гуревича, именитого медиевиста, есть книга, название которой мне вспоминается чаще, чем её содержание (нет, книга тоже хороша): «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства».
Ну, да, большая часть населения средневековой Европы не оставила никаких следов своего пребывания на Земле, - прожило да сгинуло. Автор по косвенным источникам пытается восстановить черты его мышления, быта и образа жизни.
Я же вспоминаю это название отнюдь не применительно к прошлому, - вознесенская «ностальгия по настоящему» мает меня.
Я же понимаю, что всё то, что я читаю и вижу на экране, - это результаты деятельности 1-2% жителей моей страны, и то слишком. И то, что живут они в основном в столицах, и то, что причисляют себя к интеллектуальной элите, и то, что треть их (да больше…) – представители народа, общая численность которого в России составляет 0,16%.
Я ничего не имею против москвичей, питерцев, интеллектуалов и евреев, но перекос уж слишком явный. Что средневековье с его «безмолвствующим большинством», если мы сейчас живём в обществе, где этого большинства нисколько не меньше, чем, скажем, бытовало в империи Карла Великого…
После всего сказанного от меня можно ожидать крайней ажитации, воплей «Алло, мы ищем таланты», лозунгов типа «Провинция, громко заяви о себе». Да нет, не будет этого.
Потому что как-то скрыто, исподволь, я понимаю, что «культура безмолвствующего большинства» и должна оставаться таковой, - не нуждается она в каких-то там «выразителях дум и чаяний». Вон, барин Некрасов в позапрошлом веке попытался стать таковым для русского крестьянства, оставив потомкам стадо карикатурных образов, которые только совсем уже обезумевший читатель может принять за чистую монету и по ним судить о жизни «безмолвствующего большинства» во второй половине XIX века.
Это жизнь элиты, условных верхов, разлинована и предсказуема, как старый анекдот. Она давно и безвозвратно десакрализована. Она описана в тысячах книг, фильмов и прочих мемориях. Она навязывается повсеместно и довольно бесцеремонно, хотя дураку ясно, что там и навязывать-то особо нечего. Упомянутые выше 1-2% ведут некий назойливый, перетекающий с голоса на голос, нарратив про себя, любимых, - это называется «культурно-историческое пространство». И против оного процесса я ничего не имею, я о другом.
Я о том, что принимать этот нарратив за подлинное культурно-историческое пространство без смеха может только его участник.
И о том, что то, что в действительности являет собой подлинное культурно-историческое пространство, сокрыто и невыразимо.
Я бы очень много отдал за то, чтобы подробно и ясно узнать путь жизни моих любимых бабок-дедок, давно уже умерших и унесших с собой свой невысказанный нарратив.
Дед умер в 1991-м, бабка – в 1999. Они по сию пору во снах являются мне и говорят со мной, но, проснувшись, я скоро всё забываю. Или же помню, но в какой-то странной форме, невыразимой ни мысленно, ни вербально. Второе мне кажется более верным.