…
Ровно через пять минут он открыл глаза и мутным взором уставился на меня.
-У меня ведь нет военного образования. Я самоучка. С раннего детства решил для себя: буду офицером. Сам, своими руками, в восемь лет собрал свой первый ПМ. Тайком от родителей, по ночам, на заднем дворе занимался строевой подготовкой. Сам написал Боевой устав пехоты, то и дело пропадал за городом, в полном одиночестве занимаясь тактико-специальной подготовкой. Оборудовал в одном укромном месте гауптвахту; когда по тем или иным причинам совершал нарушения воинской дисциплины, сам приходил, сам оформлялся, отсиживал положенный срок.
В четырнадцать лет сбежал из дома, прибился к одной кочевой воинской части, стал ротным барабанщиком. Двадцать долгих лет. Но я был счастлив. Лишь в 35, тайком исправив документы, сумел получить погоны младшего прапорщика. Это давало мне право кочевать верхом, а не пешим ходом, как раньше. Мою первую лошадь звали Микроцефал, как понимаете, в честь Александра Македонского.
Служил отлично-благородно. Во время набега на Улан-Батор грудью прикрыл своего батальонного от бивня боевого слона. Обломок у меня до сих пор под сердцем торчит. Врачи сказали, на нём какие-то важные секретные иероглифы нацарапаны. И потому решили не вынимать до поры.
После госпиталя батальонный выхлопотал мне внеочередное звание и поездку в Артек. Сказал: «Лучше поздно, чем никогда». Я впервые за два десятка лет расслабился. Запил, что сказать. В Гурзуфе за попытку несанкционированного сноса скалы Шаляпина был схвачен, приговорён к расстрелу у входа в Пушкинский грот. Расстрелян.
Ночью выбрался из расстрельной ямы и пополз к своим. Неподалёку от порта «Крым», у Жуковки, потерял сознание. Меня подобрали местные подпольщики и, беспамятного, вплавь переправили через пролив. Очнулся я только в Тмутаракани. Только там меня достало решение о помиловании и замене расстрела каторжными работами во Французской Гвиане. Добровольно сдался и отправился своим ходом в Южную Америку.
Работал на тамошнем космодроме. Дисциплина была аховая, так что мне даже удалось тайком пробраться на борт одного французского спутника и пару месяцев, на сухарях и воде, покрутиться вокруг Земли. К сожалению, на спутнике не было ни одного иллюминатора, и вообще полная темень, но, как жизненный этап, для меня это было очень значимо.
Спутник не предполагалось возвращать на Землю, так что через два месяца он вошёл в плотные слои атмосферы и сгорел. Юная армянка, выхаживавшая меня в Тмутаракани и, должно быть, имевшая на меня какие-то виды, дала мне особый состав. Сказала: «Чтобы не сгорать на солнце». Он-то меня и спас. Упал в Саратовской области, на свежевспаханное поле, что тоже меня здорово выручило.
Приехали ФСБшники, пленили и увезли в свою «Матросскую Тишину». Там-то меня и завербовали.
Лолитко замолчал. Я подождал, после осторожно молвил:
-Вы много страдали…
-А что есть жизнь, как не страдание? – с жаром воспрянул лейтенант, - Ну, только представьте себе, что всё, что царапает и рвёт вашу душу, вдруг испарилось, исчезло. Что останется тогда? Жраньё-спанье, малыя и великия физиологические радости?.. Увольте.
Он вскочил и с некоторым ожесточением стал метаться внутри зоны для курения.