(Ещё одна цитата из статьи А. А. Егоровой, «Ужас телесности»: секс и страх в традиционной японской гравюре эпохи Эдо (1603–1868))
«В «Исэ моногатари», еще одном тексте классической японской литературы IX в., читаем: «Дама эта превосходила всех других. Превосходила больше сердцем, чем наружностью своей».
Ну, вот же, читает это простой русский человек, и думает что? И думает вот что: «Дама внешне была так себе, зато душа у неё была хорошая, добрая».
Как же дело обстоит на самом деле?
«В комментариях к отрывку Н. И. Конрад отмечает: «Превосходила сердцем – в смысле: была очень искусна в делах любви, с утонченными чувствами и умением усложнять и углублять любовные переживания в хэйанском духе».
Вот оно что… Вот оно какое, японское сердце.
Не менее интересны ещё несколько цитат, вырванные мною из контекста, но вполне самодостаточные:
«Такое представление автора о необязательности изображения половых органов для придания гравюре порнографического характера подтверждает и характер бытования определенной группы гравюр укиё-э, которая, не изображая ни сексуального поведения, ни обнаженных половых органов, воспринималась современниками («потребителями» гравюры) как порнографические».
«Сексуальное» в японской изобразительной традиции не означает «телесное», тело как таковое не является объектом ни эротического, ни эстетического восприятия. Наоборот, оно обладает явной угрозой трансформации в демоническое, обладающее сакральной нечистотой».
Вот это всё меня искренне поразило, в то же время показалось вполне созвучным собственным представлениям о предмете. Наблюдая нечто «телесное» - не видеть в этом ровным счётом ничего сексуального. И, напротив, наблюдая нечто совершенно отстранённое, некий иероглиф, парящий в воздухе, - и полагать его за квинтэссенцию эротизма.
Я давно заметил за собою, - всё, что в современных западных и околозападных масс-медиа выдаётся за эротическое – вызывает у меня лишь глухое раздражение, потому что мне демонстрируют лишь некие телеса, в которых нет ничего, кроме веса и объёма. Пусть это кому-то покажется излишне категоричным, но Запад с какой-то поры утерял утончённость чувственного, подменив её брутальной телесностью, которая хороша для мальчиков, обуреваемых пубертатными страстями, - но феноменом культуры являются постольку-поскольку, наряду лишь с безграмотными граффити на стенах предместий.
Кстати говоря, пропажу чувственного можно хронологически соотнести с обвалом рождаемости на том же Западе. А это как раз-таки после жалкой «сексуальной революции» конца 60-х – 70-х годов. Разглядывая фоторепортажи с какого-нибудь Вудстока, где обдолбанные девицы мотают туда-сюда голыми титьками, уже догадываешься, что с этого времени всё и началось. То есть кончилось.