А к вечеру я затосковал, достал из шкапа том собрания сочинений Антона Павловича и перечитал «Даму с собачкой».
*
Вспомнил он ее тонкую, слабую шею, красивые, серые глаза.
«Что-то в ней есть жалкое все-таки», - подумал он и стал засыпать.
*
Когда мне было лет 20-25, у меня на примете была одна «идеальная семья». Муж (старше меня лет на 10) – интеллектуал, спокойный и уверенный в себе. Жена – душа компании, весёлая и жизнерадостная. Понятно, два разнополых ребёнка, и тоже хороши.
*
И я, имевший за плечами уже один развод, смотрел на всё это спокойное буйство красок, и завидовал, и думал: вот ведь, бывает ведь.
*
Потом они развелись, и вдруг, как из худого мешка, посыпался, - ах, если бы только сор, - такая гнусь, такая мерзость, что мне мозги переклинивало от контраста того, что я помышлял об этой семье ранее, - и что мне пришлось узнать о ней post factum.
*
У нее опустились, завяли черты и по сторонам лица печально висели длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине.
- Нехорошо, — сказала она. - Вы же первый меня не уважаете теперь.
*
С тех пор прошло уже столько же, сколько я к тому времени прожил. И, вернувшись вдруг к этой теме, я со спокойным ужасом понял, что за последние 30 лет своей жизни я не узнал ни одной семьи, которую я с полным правом мог бы назвать… ну, «без страха и упрёка». Допускаю, что мне всего лишь очень здорово не повезло в жизни, - порядочные и безупречные сторонятся ли меня, я ли их бегу, Бог весть… Но факт остаётся фактом.
*
Скелетики, скелеты, скелетищи, - они порой обнаруживаются так неожиданно, так уж стремительно выскакивают из своих шкапов, что порой за сердце хватаешься: как же они (он, она) могли скрывать ВСЁ ЭТО (скажем) двадцать лет подряд?.. Оказывается, мало того, что могли, оказывается, они не могли не скрывать.
*
Она жаловалась, что дурно спит и что у нее тревожно бьется сердце, задавала всё одни и те же вопросы, волнуемая то ревностью, то страхом, что он недостаточно ее уважает.
*
Совершая постыдные поступки, мои знакомые и знакомки жили с ними (скажем) двадцать лет, полностью уверенные в их постыдности, но вот, когда скелету приходила пора вылезать из шкапа, выяснялось, что, в принципе, «срок давности истёк», потому рассказывалось обо всём спокойно, с долею юмора, но (nota bene) почему-то без тени самоиронии. Вот это меня во всех этих coming out поражало и поражает до сей поры.
*
Однажды ночью, выходя из докторского клуба со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал:
— Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!
Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул:
— Дмитрий Дмитрич!
— Что?
— А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!
*
И вот некая дама после известных телодвижений лежит и докладывает о своём бывшем муже, общем знакомом, дескать, какой же он больной на всю голову и тварь. На вопрос, что же заставило её от того рожать, дама хохочет, и говорит, - она-то не больная на всю голову, чтобы от такого рожать, она родила от такого-то; называется фамилия второго общего знакомого.
*
Постижение всей этой кухни удивительно тем обстоятельством, что оно ничего не даёт и ничему не учит. То есть это тот «опыт», который оставляет только лишь желание от него дистанцироваться, забыть его, - но это, к сожалению, невозможно. Вот и висит в во внутреннем воздухе моей головы какой-то липкий шар, мне не потребный, но и неистребимый.
*
И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается.