«Серёжка ольховая, лёгкая, словно пудовая…»
(Е. Евтушенок)
Гуляя пешим порядком по улицам Томска, я то и дело совершаю всякого рода небольшие несообразности, доставляющие мне вполне невинное удовольствие. Вот и вчера, проходя мимо корпуса ГРФ ТПУ и пиная палую листву, я задумался: вот, тополиные листья.
*
Судьба их предрешена. Какую-то часть запихают в мусорные мешки и увезут на городскую свалку. Какая-то часть вскоре окажется под снегом и превратится в компост. Ну, некоторые листочки, сохранившие более-менее товарный вид, ещё и по весне будут летать по ветру, однако не об этом.
*
Если я сейчас наклонюсь и подниму какой-то жухлый листок, более того, положу его в карман, более того, принесу его домой, - я категорически изменю детерминанту его бытия. Математическая вероятность того, что этот листок окажется лежащим на компьютерном столе Гвардея Цытылы по адресу такому-то – непредставимо ничтожна.
*
Повинуясь странной воле, я прохожу ещё эдак метров десять, ВЫБИРАЯ, какой же листок мне поднять. Никаких вменяемых критериев выбора в голове моей не было и быть не может, - ну, помимо того, что листок должен быть более-менее целым и не закрученным. В конце концов, присев, я беру какой-то, - и, не глядя, засовываю его во внутренний карман пальто.
*
Всё, свершилось. Пришед домой, я, недолго думая, сканировал счастливца, и даже именовал его «Василием». Отныне и я с полным правом могу называться Вершителем Судеб Листьев (ВСЛ).
*
Каков был промысел мой? Уже известно, какой: лёгкая, никчемунеобязывающая блажь. Буде тополиный листок обладателем какого-то разума, лежал бы он в районе корпуса геолого-разведочного факультета, посматривая снизу на колоссальных существ, топчущих его собратьев гибельными утюгами своей обуви, и думая: вот, и меня сейчас.
*
Или же: всех нас ожидает то-то и тот-то. Ан нет. Некий колосс на ватно-глиняных ногах наклоняется, хватает его болезного, и укладывает в темень своего кармана. Каково смятение, каков первобытный ужас! – что с ним, куда его, зачем это всё? – однако проходит время, листок укладывается на стол, листок осматривается, листок видит некий гигантский зал, потолки которого теряются в непредставимой высоте, - листок немного успокаивается.
*
А чуть позже: да ведь я избран. Сотни тысяч моих никому не нужных родственников валяются по улицам, я же в тепле, я же обласкан и сканирован, вполне возможно, что мне уготовано место под стеклом и изящная рамка, вполне возможно, я буду повешен на вот этой стене, - и провишу десятки лет, - короче, это и есть бессмертие, как его понимаем мы, палые листья.
*
Ну, это вряд ли, конечно. Хотя, коли начал блажить, почему бы и не довести дело до конца?.. Да нет. Выбрасывать Василия я не стану, засуну в какую-нибудь книжку, которую редко снимаю с полки. Вот, «Справочник по коневодству». Ещё несколько дней я буду о нём вспоминать, после забуду, и очень основательно.
*
Спустя много лет мне понадобится выяснить, как в домашних условиях изготовить случную шлею для норовистых кобыл. Я сниму с полки упомянутый справочник, тут-то Василий и вывалится, и падёт на пол, и рассыплется мелким прахом.