На прошлой неделе выдались два дня, подобных которым мне уже и припомнить мудрено. Кто-то распорядился, - и весь ворох проблем, невзгод и неприятностей, без которых я уже не мыслю своего существования, вдруг исчез. Дело дошло до смешного, - я пытался припомнить, что мне мешало жить ещё вчера, и я, конечно, вспоминал, - но будто дело касалось кого-то другого, вроде бы знакомого мне человека, а вовсе не меня...
*
Ближе к вечеру я в полном одиночестве совершал протяжённые пешие прогулки, и два-три часа пребывал в какой-то иной реальности, наблюдал какой-то иной Томск, - сладостные (ну, нет у меня иного слова…), итак, сладостные приступы jamais vu заставляли меня время от времени останавливаться и каким-то непостижимым круговым зрением фиксировать всё то, что со мной происходит. Ближе к закату эффект усиливало уличное освещение – оно создавало контрастные образы людей, шедших мне навстречу – я видел их силуэты, слышал их речь, но черты лица вечно куда-то ускользали, и лишь если кто-то резко поворачивал голову, на сотую доли секунды высвечивалось лишённое динамики лицо, - всё это больше напоминало некий ломографический репортаж…
*
А я шёл себе, весело и благодарно удивляясь тому внутреннему покою, который вдруг снизошёл на меня. Припомнилась одна сентенция, приписываемая французу, жившему в 18 веке, Stanislave Jean de Boufflers: «Удовольствие – это счастье глупцов. Счастье – это удовольствие мудрецов». Ага! – с немалым удовлетворением подумалось мне, - Ага! Похоже, дожил, похоже, теперь я с полным правом могу отнести себя к мудрецам! Наконец-то…
*
Потому что я прекрасно понимал, что скоро всё закончится. Я не предполагал, как, когда, при каких обстоятельствах, - нет, какой-то образ в голове вертелся: будто пройду я мимо какого-то человека, в руках у которого будет стеклянная палочка, и в тот момент, когда уже, казалось бы, миную его, палочка эта хрустнет, и всё.
*
Да не видел я никакого человека со стеклянной палочкой. Но на третий день всё кончилось само собой. Маловато, конечно. Исходя из моего опыта, следующий раз меня отправят в такой вот отпуск тогда, когда я совершенно забуду об этих двух днях, когда сотрутся все рельефные картинки, которыми переполнена моя память и которые пока ещё в полной сохранности. Ну, что же, должно быть, и в этом есть какой-то резон. Подождём, - а что нам остаётся ещё?