Скажем, выпускница факультета германо-романских языков, да ещё и с золотой медалью, 24 –летняя аспирантка уже упомянутого факультета, спортсменка (КМС по спортивной гимнастике), специалистка по лютневой музыке шекспировской эпохи, редкостная красавица и исключительная собеседница, владеющая старофранцузским языком. Всю эту прелесть зовут Елизавета Ногайцева.
*
Скажем, в своё время она внимательно и неоднократно прослушала альбом Стинга «Mercury Falling», релиз 1996 года, - альбом уже старенький, но крайне пришедшийся по душе Елизавете. В песне «La Belle Dame Sans Regrets» Лиза отметила для себя несколько непонятных оборотов, и, недолго думая, написала Стингу: «Дескать, уважаемый Gordon Matthew Thomas Sumner, вот, в Вашей песне вы употребляете фразеологический оборот «Tu sеmes les graines d'un mauvais chеne» - «Ты сеешь семена плохого дуба», иначе говоря, «Ты приносишь несчастья». Так ли оправдан именно этот оборот, не слишком ли он тяжеловесен для столь печальной, но всё же воздушной, возвышенной песни?.. Yourstruly, почитательница Вашего таланта etc.».
*
И надо же было тому случиться, что Гордон Самнер, он же Стинг, весьма заинтересовался этим письмом и этой особой, о которой, благодаря всемирной сети довольно быстро навёл всевозможные справки. Более того, на письмо аспирантки и гимнастки он довольно скоро ответил, - с того времени у них завязалась эдакая моногуровневая переписка, - и сетевая, и классическая эпистолярная. Надо признаться, Елизавета очень быстро его очаровала, - столь гибкого и острого женского ума он давненько не встречал, если встречал вообще… Он зачастил в Москву, то с какими-то внеплановыми гастролями, то инкогнито, благо, образ жизни позволял ему колесить по всему миру, а уж то тряпьё, которое он порой любит носить, верно скрывало его от поклонников, - не так уж и много их у нас в стране...
*
Разница в возрасте (Стингу в этом году в октябре 62), понятно, ни кого не останавливала. Разницы языковой, как уже стало ясно, тоже не было никакой, тем более, Стинг плотно взялся за изучение русского, что, несмотря на филологическое образование, стоило ему известных трудов. Встречи всегда проходили на съёмных квартирах невесть Бог где, - Москва большая. То Печатники, то Марьино, то Измайлово, то Алтуфьево. До поры, до времени Стинга это как-то устраивало, однако постепенно в голову ему приходила странная мысль: будто его действительно прячут, но не от каких-то там поклонников, Боже упаси, - а вот невесть от кого…
*
Лизавета день за днём поглощала его мысли и чувства всё больше и больше, - тем более странно, что она-то постепенно и неуловимо отслонялась от него, - нет, не то, что буквально, но вот это дистанцирование было для бедного Гордона, натуры непростой и весьма чувствительной, всё более болезненным. В конце концов, состоялся какой-то долгий и довольно мутный разговор, в результате которого выяснилось, что у Елизаветы есть жених, аспирант того же самого ВУЗА, где проводила свои рабочие дни и Лиза.
*
Стинг, совершенно ошалев, стал вопрошать, - а чем этот самый аспирант лучше его, Гордона Самнера, всемирно известного композитора, музыканта и певца, во многом определившего музыкальную и культурную эпоху 80-90-х годов? Лизавета, потупив глаза, ответила, что, во- первых, жених её специализируется на бретонских диалектах и на исследовании рукописей экзамплей времён оформления «Книги страшного суда». А это очень перспективно, через 5-10 лет среди медиевистов её жених будет в огромной чести ... А, во- вторых, они очень давно друг друга любят, познакомились, ещё будучи абитуриентами.
*
На довольно простой вопрос, а какого чёрта ты со мной тут по Марьиным да Алтуфьевым чуть ли не три года подряд в прятки играла, Лизавета ответила, что, дескать, Гордон, ты мне тоже очень дорог, но я не хочу разрушать твою семью. Очень жалко Труди Стайлер и шестерых детей-сироток. На прощанье Лизавета подарила Гордону жало осы, вправленное в крохотный серебряный медальон и повесила ему на шею. «Сама смастерила», - смахнув слезу, прошептала Лиза.
*
«А что же, медиевист твой, он-то знает, чем мы с тобой занимались всё это время?» - «Трудно сказать. Его жизнь посвящена науке. Я ему рассказывала, и не раз, но не знаю уж, слышал ли он меня». Гордон Самнер закутался в какое-то диковатое пончо, ещё один из самодельных подарков Елизаветы Ногайской, и вышел на прямое и пустое в это время суток Алтуфтевское шоссе. Ну, как-то так...
(написано по мотивам одной англо-саксонской баллады)