CONFESSIONS OF A HUMOURIST,
или «Исповедь юмориста» - новелла из посмертно вышедшего сборника O. Henry «Waifs and Strays» (1917; обычно переводится, как «Остатки»).
http://www.velib.com/read_book/o_genri/ispoved_jumorista/
Когда-то в детстве я, перечитывая известный жёлтый трёхтомник О. Генри, дошёл и до этого рассказа, - что же, похихикал, но, по большому счёту, мне показалось, что сюжет несколько уж наигран, страсти слишком уж брутальны.
Однако со временем мне пришлось, как минимум, 152 раза убедиться в том, что ничуть-то. Я полагаю, что любой человек, работающий на «поточной творческой линии», в конце концов превращается в Того Самого, который в новелле О. Генри. Проявления этого, конечно, не столь карикатурны, хотя порой сам дивишься своей, так сказать, «изобретательности».
Самый удручающий вид имеет душа творца, стоящего перед дилеммой «надо» и «не могу». «Состояние нестояния», «непруха», - вот такие нехорошие образы обрисовывают его смятение и моральный раздрай. С этим гадом хочется разделаться любыми возможными способами. И вот тут-то первой на выручку приходит криптомнезия (от греч. kryptos — скрытый, тайный + mneme — память, воспоминание).
Это очень своеобразный способ самообмана, когда скрытые в памяти воспоминания (о прочитанной книге, услышанной песне etc.) вдруг вырываются наружу и представляются чем-то очень свежим и, безусловно, «своим», аутентичным по самое «не могу». Довольно много написал о криптомнезии К.Г. Юнг, в частности, статью с таким же названием (1905). Юнг пишет и о криптомнезии Ницше, и о своеобычном плагиате Байрона, утащивший в своего «Манфреда» чуть не всего «Фауста» Гёте. Роберт Льюис Стивенсон сам признаётся, как много лет спустя после написания «Острова сокровищ» осознал, что множество реалий книги стащил у Вашингтона Ирвинга («Tales of a Traveller» («Рассказы путешественника», 1824).
Помимо этих довольно забавных игр со своим подсознанием наш славный creator обращается к прошлому и на вполне сознательном уровне: начинается бесконечное ворошение пыльных черновиков в попытке выудить из среды своих собственных каракулей что-нибудь эдакое, на основе чего можно было бы соорудить какую-никакую «нетленку». Этот номер не прокатывает в 90 случаев из ста: если что-то и появляется, то такое… кривенькое, косенькое, едва дышащее и по стеночке ходящее. Хотя 10% я всё же оставил, - значит, порой получается. У меня, по крайней мере, было такое: взял старую и совсем дохлую песню на чужие стихи, написал свои, развил музыкальную тему, получился весьма неплохой блюз.
И вот эта страсть к записыванию всех возможных глупостей, которые приходят в голову в самые неподходящие моменты… Раньше это были какие-то непотребные клочки бумажек, на которых было что-то начертано, но что именно – стоило трудов прочитать, а после понять, какую ересь ты написал…. Теперь на смену бумажкам пришёл диктофон сотового телефона. Едешь, бывало, в маршрутке, осенило тебя, достаёшь телефон, и начинаешь что-то орать в него, пугая стоящих рядом пассажиров. Домой придёшь, послушаешь, что наорал, и понимаешь, что сам бы на месте этих пассажиров испугался, такую дичь ты нёс. Но это всё же лучше, чем мучительные потуги вспомнить, что же такого гениального пришло тебе в голову между остановками «Лагерный сад» и «Третья горка».
Подобные примеры можно было бы приводить и далее, но, мне кажется, уже понятно, что нигде, как в творчестве, предельно остро и болезненно не стоит проблема состоятельности и уверенности в своей генеративной потенции. Даже пресловутый секс рядом не валялся. Кому-то везёт; говорят, впавший под конец жизни в маразм Карл Линней с увлечением читал свои же научные труды и без умолку хвалил автора.
http://www.velib.com/read_book/o_genri/ispoved_jumorista/
Когда-то в детстве я, перечитывая известный жёлтый трёхтомник О. Генри, дошёл и до этого рассказа, - что же, похихикал, но, по большому счёту, мне показалось, что сюжет несколько уж наигран, страсти слишком уж брутальны.
Однако со временем мне пришлось, как минимум, 152 раза убедиться в том, что ничуть-то. Я полагаю, что любой человек, работающий на «поточной творческой линии», в конце концов превращается в Того Самого, который в новелле О. Генри. Проявления этого, конечно, не столь карикатурны, хотя порой сам дивишься своей, так сказать, «изобретательности».
Самый удручающий вид имеет душа творца, стоящего перед дилеммой «надо» и «не могу». «Состояние нестояния», «непруха», - вот такие нехорошие образы обрисовывают его смятение и моральный раздрай. С этим гадом хочется разделаться любыми возможными способами. И вот тут-то первой на выручку приходит криптомнезия (от греч. kryptos — скрытый, тайный + mneme — память, воспоминание).
Это очень своеобразный способ самообмана, когда скрытые в памяти воспоминания (о прочитанной книге, услышанной песне etc.) вдруг вырываются наружу и представляются чем-то очень свежим и, безусловно, «своим», аутентичным по самое «не могу». Довольно много написал о криптомнезии К.Г. Юнг, в частности, статью с таким же названием (1905). Юнг пишет и о криптомнезии Ницше, и о своеобычном плагиате Байрона, утащивший в своего «Манфреда» чуть не всего «Фауста» Гёте. Роберт Льюис Стивенсон сам признаётся, как много лет спустя после написания «Острова сокровищ» осознал, что множество реалий книги стащил у Вашингтона Ирвинга («Tales of a Traveller» («Рассказы путешественника», 1824).
Помимо этих довольно забавных игр со своим подсознанием наш славный creator обращается к прошлому и на вполне сознательном уровне: начинается бесконечное ворошение пыльных черновиков в попытке выудить из среды своих собственных каракулей что-нибудь эдакое, на основе чего можно было бы соорудить какую-никакую «нетленку». Этот номер не прокатывает в 90 случаев из ста: если что-то и появляется, то такое… кривенькое, косенькое, едва дышащее и по стеночке ходящее. Хотя 10% я всё же оставил, - значит, порой получается. У меня, по крайней мере, было такое: взял старую и совсем дохлую песню на чужие стихи, написал свои, развил музыкальную тему, получился весьма неплохой блюз.
И вот эта страсть к записыванию всех возможных глупостей, которые приходят в голову в самые неподходящие моменты… Раньше это были какие-то непотребные клочки бумажек, на которых было что-то начертано, но что именно – стоило трудов прочитать, а после понять, какую ересь ты написал…. Теперь на смену бумажкам пришёл диктофон сотового телефона. Едешь, бывало, в маршрутке, осенило тебя, достаёшь телефон, и начинаешь что-то орать в него, пугая стоящих рядом пассажиров. Домой придёшь, послушаешь, что наорал, и понимаешь, что сам бы на месте этих пассажиров испугался, такую дичь ты нёс. Но это всё же лучше, чем мучительные потуги вспомнить, что же такого гениального пришло тебе в голову между остановками «Лагерный сад» и «Третья горка».
Подобные примеры можно было бы приводить и далее, но, мне кажется, уже понятно, что нигде, как в творчестве, предельно остро и болезненно не стоит проблема состоятельности и уверенности в своей генеративной потенции. Даже пресловутый секс рядом не валялся. Кому-то везёт; говорят, впавший под конец жизни в маразм Карл Линней с увлечением читал свои же научные труды и без умолку хвалил автора.