Действительно, если довольно долго произносить одно вполне, казалось бы, осмысленное слово (молокомолокомолокомолоко…), то наступит такой момент, когда смысл слова начнёт размываться, тускнеть, а чуть позже произойдёт удивительное, - ты бормочешь какую-то фонетическую тарабарщину, и при всём желании не можешь понять, что же произнесённое тобою может означать?.. Помнится, у меня таковой прорыв произошёл когда-то в юности, когда я произносил своё собственное имя, параллельно с этим пялясь в зеркало, где наблюдал, понятное дело, свою собственную физиономию. Эффект потрясающий - слово превращается в какой-то бессмысленный набор звуков, который ты никак не отождествляешь со своим именем, да ещё и того, кто отражается в зеркале, ты категорически отчуждаешь от самого себя. Ничего («никого»), собственно, и не остаётся. Вернуться «обратно» нетрудно, но осадок остаётся на всю оставшуюся жизнь. «Осадок» - суть смутное понимание того, что ни слова, ни образы не имеют достаточно крепкой привязки к реальности. Да и реальность, увы, тоже порой висит на волоске…
*
Так что за тайна сокрыта в этом самом многократном повторении? Не знаю, не ведаю… Единственное, что мне приходит в голову, так это идея Гегеля о «дурной бесконечности», «неограниченном процессе однообразных, однотипных изменений, ничем не разрешающихся».
*
Всё то, что наделено смыслом, душой, имеет интенцию к развитию, - пускай даже умиранию, но это в любом случае динамический процесс, имеющий свой зачин и свой финал. Убери «душу» - тут-то и начнётся безвременье «дурной бесконечности», иначе говоря, промысел сатаны. То-то и не по себе, когда ты видишь, скажем, работу какого-то холодного и чуждого механизма, который бесконечно повторяет одну и ту же операцию, - операция вроде бы наделена смыслом, но с каждым повторением этот смысл истекает куда-то, невесть куда, остаётся лишь некая жуть, бездна, противоположная энтропии, но оттого нисколько не лучше оной.
*
Кто-то мечтает о бессмертии, - на самом деле он мечтает о дурной бесконечности, в которой нет ни начала, ни конца, есть лишь страх несостоятельности и жалкая надежда невесть на что.